Государственный архив Алтайского края впервые опубликовал ранее закрытые документы о репрессиях в годы Великой Отечественной войны. У героев архивной выставки были совершенно разные судьбы: они спасали раненых в военных госпиталях, учили детей, воевали на фронте, выращивали хлеб в тылу. Но всех их объединяет то, что они получили сроки в трудовых лагерях или даже высшую меру наказания в годы войны — как правило за попытку выжить, пишут «Сибирь. Реалии».
«Хочется кричать, звать, плакать…»
Семью Бердовских выслали в Сибирь из белорусского города Лида. Вероятно, это произошло в 1939 году, когда Западная Беларусь воссоединилась с БССР. В ходе депортации Станислав и Бронислава Бердовские с двумя дочерями оказались в деревне Зимари Калманского района, где вступили в колхоз «Двенадцать лет октября». Их дочь Елена все это время вела дневник, в котором с тоской вспоминала о родине.
«Все добытое богатство вынуждены были бросить, — пишет Елена в своем дневнике. — За 20 лет работы в труде и нужде. Все было уничтожено этой грязью в домах, хлевах и сараях. Через два часа все были готовы к отъезду, прощаясь в отчаянии со своими родными. Отданные в руки свирепому врагу отцы, матери и невинные дети. Как трудно взглянуть последний раз с болью, переживаниями и отчаяньем на оставленное свое, нажитое. Ах боже мой, придется ли еще раз его увидеть».
У Бердовских было крепкое хозяйство: они использовали более 30 Га земли, держали свиней, коров, сельхозтехнику. В Сибири, как пишет Елена, ночевали среди тараканов и клопов. Известно, что в 1943-м Станислав Бердовский уже не работал, поэтому семье приходилось выживать.
«Сердце так бьется, что хочет выскочить из груди, — пишет Елена в дневнике. — Хочется кричать, звать, плакать и отчаиваться. Но напрасно — ни у кого нет жалости успокоить, так как тут тайга — Сибирь. Тут голодные дети просят: „Мама, хлеба“. Там больные едят конину. Кончилось уже терпение, нужно умирать. Без всяких лекарств, без всякой заботы. В ужасных тесных бараках, как скот, после долгих мучений засыпают навеки поляки… ненавистные. Ах, уж эти бандиты! И так в тихой могиле среди пней много уже поляков. Не дождались возвращения ясных дней».
30 октября 1943 года 70-летнего Станислава и его 24-летнюю дочь арестовали по обвинению в антисоветской пропаганде. Основным доказательством стал дневник, который в ходе следствия перевели с польского. Вероятно, поэтому текст часто кажется несколько нескладным. Как сказано в материалах дела, Бердовская «клеветала на жизненные условия трудящихся в СССР» и «распространяла провокационно-клеветнические измышления».
В дневнике Елена называет «вождем» генерала Владислава Сикорского, который после оккупации Польши возглавил правительство в изгнании. Она надеется, что когда-нибудь поляки отвоюют свободу, и высказывает обиду на СССР.
«Это проклятая страна, где терпит весь народ. Голодный, оборванный, без веры в Бога. Вы еще не знаете, что может с вами случиться. В одну минуту от вас ничего не останется, и мы, поляки, тоже засмеемся. Вы заковали нам руки в страшные кандалы, но дух сковать не в силах. Но дайте нам в руки оружие, и мы покажем, кто мы».
Отца и дочь осудили в один день — 10 января 1944-го. Полностью признав вину, они получили по 10 лет лагерей с конфискацией имущества и последующим поражением в правах на 5 лет. Об их дальнейшей судьбе известно лишь то, что в 1992 году обоих реабилитировали.
Накануне и в первые годы войны в Алтайский край массово депортировали жителей Республики немцев Поволжья, Польши, Западной Украины, Западной Беларуси и Прибалтики. Советские власти считали, что местное население будет сотрудничать с немцами, поэтому ссылали жителей прифронтовых районов. По данным польского Института национальной памяти, после 1939 года в Сибирь депортировали около 320 тысяч поляков.
«Страшная ночь, вдали слышен вой собак, — описывает Елена Бердовская обыски перед депортацией. — В учреждениях проводятся большие беседы. На жизнь невинных бедных поляков сегодня такая выпала судьба. Врываются ночью с оружием в руках, дикий взгляд, как у свирепого зверя. Дети прижимаются к матерям. Плач и крики, просьбы и мольбы не принимаются во внимание. Один стоит в дверях, на страже. Другой что-то говорит, жалуется, видно, что волнуется, правды сказать боится, не хватает мужества. Третий кричит и все ломает. Кричит четвертый, который сидел на диване. Берите все, что можете…»
«Приходите и проверьте сами это»
В годы войны на Алтае, как и по всей Сибири, не было громких политических процессов и масштабных дел. Власти репрессировали граждан либо по одному, либо старались объединять в небольшие группы. Одним из направлений репрессивной политики стал приказ Наркома обороны № 227 от 28 июля 1942 года, по которому казнили военнослужащих, попадавших в окружение, отставших от своих частей во время военных действий, а также замеченных в «антисоветской агитации».
Василий Пахоруков отправился на войну летом 1941-го. В сентябре 1942 года 700-й красноармейский полк, в котором воевал сибиряк, стоял под Сталинградом. В районе станции Бикетовка взвод Пахорукова сделал небольшой привал, чтобы затем догнать полк. Солдат отошел в туалет в ближайшие кусты, а когда вернулся — взвода на месте не оказалось. Оружие рядовой утратил: бричка, на которой он оставил ружье, уехала. Василий отправился искать своих, а 5 сентября его арестовали особисты НКВД.
В вещах у солдата нашли типовую листовку, которые немцы распространяли на территории, контролируемой советской армией. Они призывали местных жителей и красноармейцев переходить на свою сторону.
«В местах, занятых немцами, гражданское население спокойно работает. Каждый имеет свою землю и обрабатывает ее. Приходите и проверьте сами это», — говорится в листовке.
Вместе с ней у Пахорукова был пропуск, который давал предъявителю листовки право пройти к немцам. Солдата обвинили в сохранении фашистской корреспонденции и расстреляли через два дня после задержания.
— Такие листовки очень часто были у наших солдат потому, что их разбрасывали самолетами. Солдаты их поднимали и использовали в бытовых целях: например, в качестве бумаги для курения табака. Те, кто умели читать, брали листовки для того, чтобы использовать в качестве бумаги при написании писем родственникам. В протоколе допроса сказано, что Василий Дмитриевич использовал листовку в бытовых целях.
Также его обвинили в том, что он отстал от своего отряда. На самом деле это были его первые месяцы службы, он просто потерялся, заблудился и искал свой отряд несколько суток. Но приговор был приведен в действие, — рассказала археограф Государственного архива Алтайского края Дарина Шорина.
В октябре 1942 года сотрудники НКВД допросили командира отделения 4-й роты 74-го дорожно-эксплуатационного батальона 54-й армии Николая Канакова. На допросе он рассказал, что устно передал сержанту Данилину историю, услышанную в свою очередь от кого-то из сослуживцев. Информация заключалась в том, что целый взвод, состоявший из бойцов-украинцев, перешел на сторону немцев. По дороге на передовую командир взвода зашел в сапожную мастерскую и сказал, что «теперь я пошел к себе на Украину». Николая Канакова приговорили к 10 годам лагерей за то, что он «восхваляет мощь врага». В 1946 году приговор смягчили до 4 лет.
К концу 1942 года расстреливать красноармейцев стали гораздо реже: страна несла колоссальные потери, ресурсов, в том числе человеческих, не хватало, поэтому людей отправляли в лагеря.
— Жестокость наказания это не отменяло, так как труд в исправительных лагерях был тяжелым, многие люди погибали, почти у всех было подорвано здоровье, так как они работали постоянно на холоде, с тяжестями. Некоторые были в преклонном возрасте — это не было обстоятельством для смягчения наказания, — говорит Дарина Шорина.
Капитан медицинской службы Василий Панфилов работал в полевом госпитале для легкораненых на базе 49-й общевойсковой армии. Его арестовали в январе 1944 года. В постановлении следователя от 19 мая 1944 года сказано, что военный хирург служил в Красной Армии с 1919 года (он окончил медицинский университет в Томске, а потом приехал на Алтай), но из ВКП (б) вышел из-за «антисоветских взглядов на руководящую роль политической партии». Панфилова осудили за беседы с другими сотрудниками госпиталя.
«…высказывал всевозможные антисоветские-клеветнические выводы в адрес вождя народов, членов Советского правительства, Коммунистической партии, Советской конституции и вообще, советской действительности и жизни в условиях нашего государства. Одновременно с этим восхвалял врага народа Троцкого и вандала Гитлера с его бандой озверелых фашистов», — говорится в документе.
Дело Панфилова полностью строится на показаниях свидетелей. Он получил 10 лет лагерей, а в 1974 году Военная коллегия Верховного суда отменила приговор из-за отсутствия состава преступления. По словам Дарины Шориной, военный врач пострадал за то, что возмущался нехваткой бинтов и лекарств, а также считал неправильными решения правительства об ответственности за прогулы и оставление места работы.
«Хороша советская власть, но люди пакостные»
Жертвами репрессий на территории Алтайского края в годы войны становились и те, кого обвиняли в нарушениях трудовой дисциплины, срыве плана по сдаче хлеба или укрывательстве зерна от властей. В ноябре 1941 года жители села Огни Усть-Калманского района собрались на квартире колхозника Пожидаева, чтобы обсудить, как лучше спрятать зерно от государства.
Как сказано в показаниях директора колхоза имени Кагановича Анны Спириной, крестьяне решили не сдавать зерно целиком, а спрятать часть в отходах, чтобы затем просеять и оставить себе. Спирину не стали расстреливать, заменив наказание 10 годами в лагере и последующим поражением в правах на 5 лет.
— Должность руководителя колхоза была очень опасной в годы войны, — рассказывает Дарина Шорина. — Потому что колхозы должны были сдавать хлеб для фронта, иногда в ущерб себе, а работать было тяжело. Мужчины все на фронте.
Крестьянина Кузьму Никифорова собирались расстрелять, потому что у него не было зимней одежды. Из-за этого Никифоров не мог ходить на работу.
— Суд не учел моего преклонного возраста, моей неграмотности и невежества и лишил меня жизни. Прошу сохранить мне жизнь, ведь я тружусь всю жизнь и честно, — говорится в кассационной жалобе Никифорова. После этого обращения суд заменил наказание на срок в лагере.
Помимо «экономических» были и чисто политические дела. Заведующего начальной школой колхоза им. Н.К. Крупской осудили за то, что он попросил в Томской епархии разрешение на восстановление церкви в селе Новотырышкино.
— Сложно придумать более советского человека, который бы так поддерживал власть. Его обвинили в невменяемости — как можно предлагать это в такое атеистическое время! — поясняет Дарина Шорина.
В одном из писем на фронт сыну Серебрянников просит помочь, поскольку власти не разрешали заготавливать дрова, а курсантам Ленинградского минометного училища, где служил Серебрянников-младший, положены льготы.
«Так жить нельзя. Хороша советская власть, но люди пакостные. Люди на месте пакостят. Но урезать в продуктах это еще да, что необходимо фронту, но уж в дровах, которых сколько угодно в 12 км, так это позор», — пишет Алексей Серебрянников.
— После возбуждения уголовного дела от него ушла жена, — говорит Шорина. — Это довольна частая практика в семьях, члены которых подвергались преследованиям. Людям приходилось разводиться, чтобы остальные члены семьи были в безопасности. Жена Серебренникова не могла находиться после этого в селе, помочь ей было некому, поэтому она уехала. Самого Алексея Петровича приговорили к трудовым лагерям, однако выпустили досрочно и впоследствии оправдали — в 1960-е годы.
Дело 29-летней жительницы Барнаула Анны Беспятовой стало одним из немногих, которые закрыли за недоказанностью преступления. Съемщицу крутильного цеха меланжевого комбината арестовали в июле 1942 года по доносу соседей по общежитию. Они рассказали, что женщина отказалась повесить над кроватью портрет Никиты Хрущева и порвала его. И хотя в 1941 году у Беспятовой уже был приговор на 4 месяца заключения за 45-минутное опоздание на работу, на этот раз ей повезло: следователь решил, что женщину оболгали, и закрыл дело.
Студент барнаульского педучилища Степан Зайцев получил 7 лет лагерей за то, что возмущался платой за обучение.
— Теперь будут учиться только дети коммунистов и кто живет богато. А вот возьми такого, как я. Я не могу дальше учиться, потому что нас двое, а средств нет для обучения, — сказал Зайцев на допросе. Позже свидетели рассказали, что в общежитии он пел антисоветские частушки, клеветал, что «колхозники сидят голодом», а государство забирает весь хлеб.
На выставке в Государственном архиве Алтайского края представлено около 80 документов. Подавляющее большинство дел возбуждено по статье 58−10 Уголовного кодекса РСФСР об антисоветской пропаганде.
— Под статью 58−10 попадало практически все, особенно слова, — говорит Дарина Шорина. — Приговоры были стандартные, а вот анкеты, фотографии людей, их личные истории — не повторяются. Мы можем лишь осознать масштабы политических репрессий, но никто не знает о том, сколько на самом деле было репрессированных. Многие люди были реабилитированы: в 1960-х годах начался процесс закрытия и прекращения дел, реабилитация — в 1990-х. Конечно, человека это не возвращало, но это было важно, так как родственникам очень тяжело жить с таким пятном на судьбе. К таким историям невозможно привыкнуть.
